И прочитаю сказку про зайчонка.
Затемнение.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Там же.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
За столом – П о л и с а д о в и б а б а З и н а пьют чай.
Б а б а З и н а. Вот так всю ночь по дому он блукался…
П о л и с а д о в. Вдруг слышу – кто-то за ногу схватил. Я валенком его и шандарахнул.
Б а б а З и н а. Так человека можно и прибить…
П о л и с а д о в. А врать чего? Я, говорит, Серега Есенин – ваш любимейший поэт! Надеялся, наверно, что спросонья я от Есенина его не отличу.
Б а б а З и н а. Интеллигентный вроде бы мужик. Вот и возьми его за рубль двадцать! А где сейчас-то?
П о л и с а д о в. Говорит, умыть пошел он личико.
Б а б а З и н а. Да вот же рукомойник.
П о л и с а д о в. По-ихнему так, думаю, зовется сама ты, Зина, понимаешь что…
Входит Н а д е ж д а. Снимает тулуп, остается в халате, на голове – полотенце.
Вот и Надюха. С легким паром, что ли?
Н а д е ж д а. Какую Федя баньку истопил – аж вся размякла… (Накрывает на стол.) Угощайтесь чаем, конфетами. Сейчас подам пирог.
Б а б а З и н а. Нам это нравится. Ты молодец, Надежда, обхаживай и дальше стариков.
П о л и с а д о в. Еще как нравится! Иваныча, случаем, не видела?
Н а д е ж д а. Была сегодня ночь такая странная: мне снилось, бьют меня…
Б а б а З и н а. Ну, это значит – кто-нибудь прибьется!
Н а д е ж д а. Вот и прибился… Просыпаюсь – шарит по одеялу эдак и вот так. Я говорю: «Угомонися, Федя», – и повернулась вся к нему спиной. И чтоб вы думали? Опять передо мною любимый муж!
П о л и с а д о в. Он чтой-то – раздвоился?
Н а д е ж д а. Скрипит зубами и поверх меня глазищами во тьме ночной сверкает. Переворачиваюсь – прямо надо мной склонился кто-то белый весь и страшный. Я закричать хотела, но потом увидела, что это наш писатель. Он, не спросясь, присел на край кровати и говорит: «Дерутся тут у вас…» Я виду не даю, туды-сюды…
П о л и с а д о в. Так он и на меня всю ночь кидался.
Б а б а З и н а. Такие страсти!
Н а д е ж д а. Есть покуда время, я поскорее соберу на стол. Немного погодя придут из бани и Федя, и товарищ президент. (Берет со стула листы бумаги.) Бумаги чьи-то…
П о л и с а д о в. Ну-ка покажи. (Берет листы.) Никак заметки нашего героя. О чем писал столичный человек?
Н а д е ж д а. Без спросу-то, я думаю, нельзя.
П о л и с а д о в. Наверно, постеснялся вслух читать, вот и оставил здесь, на видном месте, чтоб мнение коллеги услыхать. (Читает.) «Сестрица милосердия…» Смотри-ка!.. «Зовут ее Надежда. Целый день заботилась, как уж никто давненько заботиться не думал обо мне…»
Б а б а З и н а. Надежда-то, конечно, расстаралась.
П о л и с а д о в. Да я не против. Это для того, чтобы могла потом, но только лучше, мнучонка обиходить моего. (Читает.) «К тому ж она похожа на Наташку, что к нам в редакцию пришла позавчера…»
Н а д е ж д а. Ну, видите, в Москве, за тыщи верст, живет Наташка, на меня похожа. Вот так и я бы запросто смогла!
П о л и с а д о в (читает). «Все так и дальше было бы забавно, но тут Надеждин заявился муж, законченный, как видно, неврастеник…» (Отвлекается.) Я сам давно на это намекал: как говорится, нервы, нервы, нервы!
Н а д е ж д а. Зачем же так? Вы знаете, мой Федя порою очень даже ничего…
П о л и с а д о в. Смотри-ка ты, попарилась маленько и сразу – «Феденька, родной!..» Туды-сюды…
Б а б а З и н а. Одно у них, как видно, на уме…
П о л и с а д о в (читает). «Потом меня поили самогоном и, пользуясь, что был немного пьян, назадавали каверзных вопросов, а я давно от этого отвык…» (Отвлекается.) Чегой-то мы ему назадавали? Я не пойму, о чем он говорит? (Протягивает листы Надежде.)
Н а д е ж д а (читает). «Особо удивляет президент. Он абсолютно, кажется, спокоен, как будто это он простецкий парень, как будто он родился на селе. Его тут обожают. На меня же все смотрят с подозреньем и упреком, а больше всех – почтенная старушка и этот боевитый юбиляр…»
П о л и с а д о в. Вот это да! Его мы приютили, а он чего?
Б а б а З и н а. Ты не перебивай…
Н а д е ж д а (читает). «В дальнейшем пребыванье здесь опасно, и, может быть, не только для меня…» (Отдает листы Полисадову.) Да с головой его не все в порядке, с больного человека что возьмешь… (Берет посуду, уходит на кухню.)
П о л и с а д о в (кричит ей вслед). А ты бы, милосердия сестрица, еще бы титьку хворому дала! Тогда бы он пришел в себя мгновенно.
Н а д е ж д а (выглядывает из двери). А титьку-то зачем ему?
П о л и с а д о в (трясет листами). За этим! Ведь это он визит свой описал и наше, так сказать, гостеприимство.
Н а д е ж д а скрывается за дверью.
Б а б а З и н а (качает головой). Каков писатель – чистый прокурор!
Прихрамывая, входит помятый П и с а т е л ь.
Пришел, голубчик, легок на помине.
П о л и с а д о в (подступает к Писателю). И как прикажешь это понимать? Тебя лечили мы, как человека, а ты чегой-то накалякал тут? Чего ты намалякал? Говори!
П и с а т е л ь (рассеянно). О чем вы это? Я не понимаю…
П о л и с а д о в. В газету подготовил репортаж? Да мы тебя не выпустим отсюда, никто не вспомнит, что и был таков!
П и с а т е л ь. В чем дело-то?
П о л и с а д о в. Не знаешь? Да вот в этом! (Швыряет Писателю листы.)
П и с а т е л ь. А-а, это… Это просто черновик… Хотел бы я увидеть президента, все утро не могу его найти.
Б а б а З и н а (дает знак Полисадову). Да затемно, как лыжи навострили, так с Федором куды-то и ушли.
П и с а т е л ь. Куды ушли?
Б а б а З и н а. Сказал одно: писатель на попеченье ваше остается, покудова не наберется сил.
П о л и с а д о в. Ты лучше расскажи, куда мечтал вот эти вот каракули отправить? Вот эту, с позволения, статью?
П и с а т е л ь. Вы что – с ума все дружно посходили? Пишу я книгу, в том числе о вас: зима, тайга, заимка, то да се…
П о л и с а д о в. Мы – «то да се»? Все ерничаешь, братец, все веселишься… Только вот чему? А ты задумался, зачем живет народ в Сибири этой? Лютые морозы зачем он терпит?
Б а б а З и н а. Ну-ка, отвечай!
П и с а т е л ь. Я на дурацкие вопросы не ответчик.
Б а б а З и н а. А вот вопросы задаем здесь мы!.. Ты посмотри, денек покуролесил, с молодкой лясы вдоволь поточил, а все туда же – сочиняет книгу. Но разве понял ты хоть что про нашу жизнь?
П о л и с а д о в. Ой, Зина, ну да разве интересна им наша жизнь!
Б а б а З и н а. Да неужели врет?
П и с а т е л ь. Я, знаете ли, никогда не вру!
П о л и с а д о в. А коли так, тебя мы оставляем. До лета на заимке поживешь, к труду крестьянскому маленько попривыкнешь, окрепнешь хилым телом и душой. Тогда-то и приступишь к написанью, сообразуя мысли и слова.
Входит Н а д е ж д а с подносом в руках.
Н а д е ж д а. Андрей Иваныч, где же вы пропали?
П и с а т е л ь. Вот точно пропаду, когда останусь: я с президентом должен улететь!
Б а б а З и н а (подмигивает Надежде). Да он, небось, давно уже в столице.
П и с а т е л ь. И думать я об этом не хочу!
Б а б а З и н а. А знаешь что? Ты очень просто думай, вот так вот: «Слава Господу за все!» И после этого уже не трепыхайся. Ну, понял?
Н а д е ж д а. То-то будет хорошо!
Б а б а З и н а. Обрадовалась девка…
П о л и с а д о в. Неужели ты хочешь радости такой ее лишить?
П и с а т е л ь. Я вам не кто-нибудь! Я русский вам писатель!
П о л и с а д о в. Да кто бы спорил – истинный плебой…
П и с а т е л ь. Чего-чего?
П о л и с а д о в. А то не понимаешь? Ты думаешь, тебя я не признал – в куфайке красной на Олимпиаде по телевизору не ты ли гарцевал?
Ба б а З и н а. Гляди-ка, золото перо России! Не выщипать ли это нам перо?
Н а д е ж д а. Да что же вы пристали к человеку, ведь он – богемия, почти уже бомонд…
П и с а т е л ь. Хваленого вкусил гостеприимства я вашего – по самый по кадык! А что же не вцепились в президента, когда вот здесь он, перед вами был? К нему-то разве не было вопросов, с него-то разве нечего спросить?
Н а д е ж д а. Так он у нас в гостях!
П о л и с а д о в. В своем дому и отдохнуть мы не дадим ему?
Б а б а З и н а. За президента не переживай, ты о себе внимательней подумай. (Поднимает палец.) Ведь там тебя не спросят, с кем ты был, с тебя там с самого, дружочек, спросят: (Торжественно.) Раб Божий, отвечай да не юли – почто ты изгалялся над людьми?
П и с а т е л ь. Ну, знаете, ведь это как сказать – кто и над кем сегодня изгалялся. Я ухожу. Во мне от ваших слов клаустрофобия уже распространилась. Незамедлительно откройте эту дверь!
П о л и с а д о в. Вот городские! То им дай природу, то непременно отпускай домой – к машинам, небоскребам и асфальтам, и чтобы снова – белкой в колесе…
П и с а т е л ь. А сами что? Пророчества, да песни, да рифмы, что навязли на зубах, – все ваши подвиги…
П о л и с а д о в. Да я в штрафбате бился!..
П и с а т е л ь. И потому я должен здесь застрять – в прекраснодушной вашей глухомани?.. Вам демократия, я вижу, ни к чему. Вот президент пришел, и в две минуты он вам – и царь, и Бог…
Н а д е ж д а (радостно). И все дела!
П о л и с а д о в. Ну что же, это верно ты подметил: быть демократом в возрасте моем довольно глупо. Но зато у нас, какой ни есть – сам каждый по себе, под общую гребенку не причесан. Ведь это вам охота быть как все, дрись-кодом радуясь во всей его красе.
Б а б а З и н а. Дрись кот?! Смотри, какая срамота!
П о л и с а д о в. Вот ты – писатель…
Н а д е ж д а. Это же прекрасно!
П о л и с а д о в. Мне интересно – как таких высот ты, будучи из наших, деревенских, сумел добиться, как никто другой? Талант? Настырность? Или что еще?
П и с а т е л ь. Теперь уж поздно, батя, ничего я вам не скажу. Одно лишь: нихт ферштейн!
П о л и с а д о в. Во как запел? Тогда с минуты этой персона ты нон грата для меня.
П и с а т е л ь (хватается за грудь). Забилось как невидимое сердце! Обмякли ноги… Пробивает пот… (Кричит.) Так за каким же лешим не даете мне вырваться отсюда на простор?!
П о л и с а д о в (срывается к вешалке). Все! Надоело мне! (Натягивает на Писателя одежду, толкает его к выходу.) Хотел свободы? Так вот тебе свобода – сколько хошь!
Н а д е ж д а. Зачем же так? Загнется бедолага!