МАРИЯ. Вот вы и живете, господин Йозеф. Раз и два и танго па. У вас прирожденные данные.
ЙОЗЕФ. У меня?
МАРИЯ. Да, у вас. Уж поверьте, мне есть с кем сравнивать.
ЙОЗЕФ. Я могу танцевать?
МАРИЯ. Только не забывайте наклоняться вперед.
/ЙОЗЕФ низко склоняется над ней./ Как это у вас получается, прямо шикарно.
/Они танцуют танго. ЙОЗЕФ полностью изменился. Теперь уже он ведет даму. Кончается пластинка. ЙОЗЕФ бросается к проигрывателю и ставит пластинку сначала. Возвращается к Марии, берет ее за талию./
ЙОЗЕФ. Фрау Мария! Танго!
/Их танец становится более страстным./ МАРИЯ /смеясь/. Вот уж не знала, что вы такой, господин Йозеф.
ЙОЗЕФ /громко/. Меыя нелегко узнать. Долгие годы, да что я говорю годы – всю свою жизнь я был подпольщиком, другим человеком. /Смеется./ Жребий брошен.
МАРИЯ. Господин Йозеф, вы прямо Рудольфе Валентине! ЙОЗЕФ. Это что еще за господин?
МАРИЯ. Шейх. Царь пустыни… Герой нового мира. Он гладко зачесывал назад свои волосы, жутко шикарный мужчина. /ЙОЗЕФ отпускает Марию, осматривается, берет с полки бутылку минеральной воды, наливает немного себе на ладонь, смачивает рукой волосы и гладко зачесывает их сломанной расческой. МАРИЯ следит за ним, смеется. ЙОЗЕФ берет ее за талию и пронзительно смотрит на нее./ ЙОЗЕФ. Так?
МАРИЯ /улыбаясь/. Ах, вы шалун.
ЙОЗЕФ. Я – Валентин, или как там его звали. Теперь вы чувствуете мою актерскую школу?
МАРИЯ. Валентине. Рудольфе Валентине. Он был самым шикарным мужчиной своего времени. Ходил всегда во фраке, даже в пустыне.
ЙОЗЕФ. Что же, посмотрим.
/Он снова бросает Марию, спешит к стойке с одеждой, находит на вешалке смокинг, снимает с себя тужурку и надевает его. Смокинг ему велик по крайней мере на три номера. ЙОЗЕФ подбегает к Марии./
ЙОЗЕФ /выкрикивает/. Танго! /Он крепко берет Марию за талию. Кончается пластинка. Йозеф стремительно несется к проигрывателю. Смеясь./ Нет, господа, нет, американца голыми руками не возьмешь. /Ставит пластинку, обнимает Марию, и они продолжают танцевать танго./ Ну теперь-то я Валентине? Похож или нет?
МАРИЯ /смеясь/. Не хватает еще одной черточки, господин Йозеф.
ЙОЗЕФ. Так подскажите же мне, я всё сыграю. МАРИЯ /смеясь/. Он совращал женщин пачками. Ни одна не могла устоять перед ним.
ЙОЗЕФ /улыбаясь/. А вы сможете устоять передо мною, если я сделаю вам соответствующее предложение?
/МАРИЯ смеется./ Да или нет?
МАРИЯ /серьезно, с примесью трагизма и покорности судьбе/. Нет, мне не устоять перед вами, господин Йозеф!
/ЙОЗЕФ пристально смотрит на Марию. МАРИЯ смело идет к большой выставочной кровати и откидывает одеяло. ЙОЗЕФ снимает очки, протирает их и снова надевает. Пластинка кончилась. Тишина. МАРИЯ расстегивает свое рабочее платье. ЙОЗЕФ в недоумении смотрит на нее. Внезапно она приостанавливается и улыбается Йозефу./ Не находите ли вы, господин Йозеф, что з зале слишком много
\
света? Не могли бы вы выключить главный…
ЙОЗЕФ. Да, конечно. Я знаком с системой освещения по долгу службы. /Скрывается за кулисами /или уходит в угол сцены/ к видимому или предполагаемому рубильнику. Полная темнота. Йозеф
возвращается на темную сцену. Он на ощупь пробирается в темноте. Некоторые предметы падают на пол./ МАРИЯ /зовет/. Я жду вас.
ЙОЗЕФ /блуждает в темноте/. Нет, это слишком рискованно для меня.
/ЙОЗЕФ снова уходит за сцену. Вспыхивает свет. Он подходит к Марии. МАРИЯ сидит на кровати, закрывшись одеялом до подбородка и улыбается./
МАРИЯ. Как актриса в иллюстрированном журнале. Мка Риттер, царица восточного балета.
ЙОЗЕФ. Вредная вещь все эти иллюстрированные журналы. /Разговаривая, снимает смокинг и вешает его на место. Форменную тужурку он аккуратно кладет рядом с кроватью, здесь же ставит ботинки, кладет рубашку и кальсоны./ Выходя миллионными тиражами, они отравляют’сознание людей, передовых тоже. Вы только представьте себе это. Ведь по статистике все люди два раза в неделю читают один из иллюстрированных журналов. Значит, среди них должны быть и передовые люди. А каков результат? Сокращается подписка на нашу газету, старые абонементы не возобновляются.
/ЙОЗЕФ кончил раздеваться. Он стоит в трусах и носках с резинками. Он ложится в кровать, так, как бы он это делал каждый вечер дома. Между ним и Марией около метра пространства. Тишина. МАРИЯ придвигается ближе к нему. Кладет голову под его руку./ Фрау Мария?
МАРИЯ. Да, господин Йозеф?
ЙОЗЕФ. Мы в таком положении, что следовало бы перейти на
«ты».
МАРИЯ /смотрит на него/. Меня зовут Мария. ЙОЗЕФ /трясет ей руку/. Йозеф. Минуточку. /Соскакивает с кровати../
МАРИЯ. Что ты хочешь делать?
/ЙОЗЕФ берет бутылку коньяка, достает с полки две рюмки и возвращается к кровати. Наливает коньяк, подает Марии одну из рюмок и поднимает свою. Он стоит перед ней в трусах, носках с резинками и поднятым бокалом./
ЙОЗЕФ. Дорогая фрау Мария. В жизни человека случается иногда, что взаимное влечение становится очень сильным. Мы не нуждаемся в попах, свадьбе, всяких там суевериях. Давайте отдадимся самому прекрасному из чувств, данному человеку, по доброй воле и с цистой совестью. В этом смысле позвольте предложить вам перейти на «ты». /Залпом выпивает свою рюмку./
МАРИЯ. Не так. Мы должны вместе выпить на брудершафт. ЙОЗЕФ. Извините.
/Он наполняет свою рюмку. Оба пьют на брудершафт. Они скрещивают руки с рюмками и выпивают одновременно. Рюмки выпиты. МАРИЯ закрывает глаза и подставляет Йозефу лицо для поцелуя. ЙОЗЕФ наливает рюмку и смотрит на Марию./
МАРИЯ /с закрытыми глазами/. Как я ждала своего первого поцелуя, как волновалась. Сколько читала о поцелуе, скрепляющем всё.
/ЙОЗЕФ целует Марию. Он неловко держит свою рюмку с коньяком и проливает ее содержимое на кровать. МАРИЯ отстраняется от него./ Как странно, подо мной что-то мокрое.
/МАРИЯ видит «сюрприз». Она встает с кровати, на ней одет элегантный пенюар, взятый с витрины./ Господи, льняная простыня.
/Йозеф рассматривает мокрое пятно на простыне и делает глоток прямо из бутылки./
ЙОЗЕФ. Простите, господа владельцы универмага, жиреющие за счет денег, которые вы выколачиваете из нас. Простите нас за то, что мы посадили маленькое мокрое пятнышко на вашу драгоценную льняную простыню. Но жребий брошен, час великой справедливости пришел. Я заявляю – хватит, конец – говорю я. Я, Йозеф Прибил, заявляю, что эта кладовая капитализма возвращается в руки народа, и поэтому я говорю… Мария, принеси свежую простыню.
МАРИЯ. Нас заставят платить за нее, Йозеф. , ЙОЗЕФ. Платить? Ничего не заплатим, Мария. Мы же лишены всех прав, мы сумасшедшие. В нашей партийной ячейке говорят: «А-а, Йозеф, да, газеты он продавать может, только вот выступать ему нельзя, он же чокнутый». А когда молодежь видит меня на улице на велосипеде и в носках с резинками, так они смеются надо мной. Так и слышишь: «Вы посмотрите только на этого свихнувшегося старика». И не задумываются они над тем, что носки без резинок могут попасть в велосипедную цепь. При фашистах я был в сумасшедшем доме, был лишен всех прав. Но сейчас я тоже их не имею. Танго, Мария. /Берет ее за талию и кружит по сцене./
МАРИЯ. Мои тоже все говорят, что при моем склерозе надо взять меня под опеку.
/ЙОЗЕФ отпускает Марию и подходит к стеллажам. Он начинает уверенно отбирать товары: отодвигает в сторону или отбрасывает назад то, что ему не
нравится. МАРИЯ идет в секцию постельного белья и возвращается с простыней./ ЙОЗЕФ. Спаржа – вредная штука для здоровья, содержит
слишком много свинца. Сёмга – это уже лучше. Черная икра – рус-
зкая, ее я возьму обязательно. Соленое печенье вызывает жажду.
Сухофрукты в шоколаде – ото уже кое-что…
/ЙОЗЕФ всё больше смелеет, даже наглеет. Он приценивается к товарам, отбрасывает их в сторону или откладывает. МАРИЯ возвращается со свежей простыней и застилает кровать. Руки Йозефа забиты товарами, он возвращается к Марии и кладет их перед ней./ МАРИЯ. Знавала я одного торговца автомобилями в Албании,
он был таким же щедрым. Подожди-ка, Йозеф.
/МАРИЯ подходит к своему пакету, вынимает из него три упакованных в рождественскую бумагу свертка. Раскладывает их перед Йозефом./
Это тебе.
/ЙОЗЕФ смотрит на нее./
Можешь развернуть.
/ЙОЗЕФ разворачивает самый большой сверток./
Это я купила для моего сына.
/ЙОЗЕФ держит в руках пуловер. Он надевает его на себя. Пуловер ему велик. Развернув следующий сверток, он достает флакончик духов, открывает его и мажется духами под мышками и за ушами. Развернув третий сверток, он вынимает из него детский паровозик – электрический. Держа паровозик в руке, он смотрит на Марию. Становится перед ней на колени./
ЙОЗЕФ. Горячо любимая жена. Я прощаюсь со своей молодой жизнью, такова судьба. Мне сейчас сообщили, что прошение о помиловании не принято. Ну что же, так тому и быть. Я покидаю жизнь без раскаяния, ухожу с высоко поднятой головой. Знаю, что не сделал ничего плохого и мне не стыдно за свои дела, ведь защита угнетенных – долг каждого человека. Надеюсь, что тебе тоже не было стыдно за своего мужа, думавшего о судьбах угнетенного человечества и открыто боровшегося за свои принципы, свою точку зрения. Очень жаль, что я причинил тебе столько хлопот и неприятностей. Но ты не печалься, это не пропадет даром. Еще раз искренне благодарю тебя за все. Мне было очень хорошо с тобой.
МАРИЯ. Ты и правда чокнутый, но поэт. /Она привлекает его к себе, кладет его голову на свою грудь. ЙОЗЕФ всхлипывает. МАРИЯ укладывает его в постель как ребенка. Садится рядом с ним. Молчание./ Ты боишься щекотки, Йозеф?
ЙОЗЕФ. Извини, не знаю, никогда не пробовал.
МАРИЯ /щекочет его/. Малыш боится щекотки, малыш боится щекотки?
/ЙОЗЕФ «визжит» и «ржет»./ Боже, как ты боишься щекотки.
ЙОЗЕФ. Сам удивляюсь.
/Молчание. МАРИЯ кладет голову ему под руку./
МАРИЯ. Последние годы своей жизни мой муж сильно болел и в этом смысле между нами ничего такого не могло быть. После его смерти – а прошло уже лет десять – мне некогда было об этом думать.
ЙОЗЕФ. Моя последняя встреча в этом плане была в поезде, по дороге из Москвы в Ленинград, в ночь с пятнадцатого на шест-