Да… Когда уже не осталось ни одного святого старца, ни одного монастыря или мечети, куда бы она ни ходила и где бы ни принесла обет, чтобы Господь послал ей сына, однажды какой-то то ли язид, то ли огнепоклонник… В общем, какой-то человек ей посоветовал пообещать, что, если у нее родится сын, пожертвует Шемру из «тазийе» красный шарф. И чтобы вы думали? Этот обет подействовал, и сын родился, черт бы его побрал. (Горький смех.) Вот я-то и есть результат того обета, того красного шарфа. (Берет в руки фотографию матери и садится.)
Вот так… Когда еще ребенком я ходил с ней на траурное представление, то моя мать была единственной женщиной, которая не проклинала Шемра, когда он появлялся на сцене. А мой отец был единственным, кто после представления подходил к Шемру и благодарил его. Каждый вечер пожимал ему руку и говорил: «Спасибо, друг». Шемра звали «Маш-Абша». По правде сказать, хороший был человек. На базаре тележку возил. А какой голос сильный! Всем на зависть. Казалось, что, когда он говорит, у него в горле бьет барабан. Здоров был, как медведь на двух лапах. К вечеру, когда он появлялся в нашем переулке, все дети, кроме меня, разбегались. А те, кто не успевал убежать, мочились в штаны.
Царствие ему небесное! К вечеру, за неделю до мухаррама, шел в хосейнийе на репетицию, а, увидев меня, давал мне свой узелок с вещами и брал с собой. Однажды, когда мы возвращались назад, я своим детским голосом прочитал пару стихов из его роли. Очень ему понравилось. Схватил мою маленькую руку, пожал и сказал: «Как это ты все запомнил?» «Не знаю», – говорю. И действительно, не знаю, почему я так легко запоминал все, что он произносил на сцене. Даже такие сложные куски, как этот:
Как появлюсь на своем могучем коне в пустыне,
Останется только воевать, и это сделаю сегодня вечером.
А мне тогда было всего-то шесть годков. Я и не знал, что такое «пустыня», что такое «могучий конь». Даже когда говорил «Шемр проклятый», я думал, что «проклятый» значит «высокий». Ведь наш Шемр был очень высокий. Через много лет он помог мне жениться, и я стал его зятем. Пусть земля ему будет пухом!
Долгая это история.
Однажды, когда мы были одни и репетировали, никак не могли найти подходящую интонацию для этих строк:
Не волнуйся, пока я жив,
Буду защищать тебя, милый мой, от врагов.
Мы репетировали сцену, в которой Иосифа сбрасывают в колодец. Тут Машти встал и сказал: «Идем, спросим у Доррат-ос-Садаф». Я подумал, что это какая-то старая книга или пожилая, много знающая тетка. Ну, мы пошли. Он сразу отвел меня к себе домой. У него была одна комната, разделенная занавеской на две части. Заварили чай, и его запах заполнил всю комнату. Он принес два стакана чая и без всяких предисловий начал: «Садаф, детка, послушай этот стих. Не знаем, что с ним делать». Потом громко прочитал весь этот стих, и не успел он закончить, как из-за занавески послышался нежный девичий голосок: «Отец, в начале используй мелодию «чаргах», а то у вас все «байате торк» да «байате торк». Если не получится вступление, то уж мелодия «махор» точно подойдет.
Мне показалось, что я оторвался от земли и взлетел. Будто стал пушинкой. Уши у меня покраснели, будто по ним провели мешковиной… И, если бы я не женился через месяц на дочери Машти, то обязательно убежал бы в горы и пустыню от избытка чувств.
После этого Машти отошел от дел и ушел, так сказать, на пенсию. Он передал мне свой реквизит, и я официально стал Шемром тазийе. Получился такой шустрый, подвижный и веселый Шемр, что так и хотелось его прибить, проклясть и ошикать.
(Голоса и удар камнем. Подходит к зрителям и кричит.) Черт бы побрал этого Шемра! Но причем здесь я? Я-то ведь не Шемр. Я грузчик Ширали. Зачем вы называете меня за глаза Шемр-Али? Не понимаете разве, что, если меня не будет, то и представления не будет, чтобы вы поминали Хусейна и призывали Аббаса?! (Печально.) Аббас… (Встает на колени.) Аббас разбил мое сердце, сделал меня несчастным. Он был частью меня и ушел, ушел… Он был всем для меня – и ушел. Потому-то и не могу умереть… Когда ушел Аббас, все во мне надломилось. Если вы, люди, разбили мне голову и грудь, то уход Аббаса подточил все мои кости.
После нашей с Садаф свадьбы Господь десять, а то и пятнадцать лет не давал нам ребенка. Наверное, недостойны мы были. Мы привыкли друг к другу и уже не думали о ребенке. Но ведь эти бабы разве когда успокоятся? Кто бы к нам ни приходил – после первых приветствий спрашивал о ребенке. Кто бы чего ни услышал – готовил снадобье и давал Садаф, чтобы выпила и забеременела. Наконец, одна старуха напоила Садаф каким-то настоем, с которого она понесла. Да… Садаф родила, но как-то насильно. И что же случилось, в конце концов? Садаф родить-то родила, но и сама отдала Богу душу. (Обращается к фотографии женщины.) Царствие тебе небесное, чего ты только не пережила за те девять месяцев! Все тело у нее, несчастной, покрылось сыпью. Она просто раздирала себе кожу ногтями, но зуд не прекращался. Так что… Господь даровал мне сына, которого назвали Аббасом. Аббас – сирота без матери.
У Садаф на авиационной базе в Дизфуле жила тетка, муж ее был летчиком. Она тоже не могла родить. Как только узнала о наших делах, прилетела, усыновила Аббаса и забрала с собой. Только через пять лет я снова увидел его. Ему сказали, что я его дядя. А потом уже и не видел его, пока он не выучился на врача и не переехал сюда. Однажды, года три назад… все выспросил у людей и пошел в больницу, где работал Аббас… Встретился с ним один на один и подробно рассказал ему все, что произошло у нас с Садаф, с самого начала и до конца. Попросил его, чтобы не называл меня дядей. Ведь я как-никак ему отец. Показал ему фотографию матери. А он, знаете, что сделал? Меня и фотографию выбросил вон, да еще и плюнул мне вослед.
Печальная музыка.
Все меня бросили. Почему? Потому что в моих жилах течет кровь Шемра. Поэтому в меня кидают камнями. От всех слышу и вижу только зло. Потерялся… Как мой сын. Когда я ехал домой, то всю дорогу в автобусе плакал. Но я так до сих пор и не выпил лекарство, которое он мне дал. Я подумал… (Подходит к фотографии Аббаса, поворачивает ее лицом к стене.) Господи, как хорошо было бы, если бы Садаф вернулась в этот мир, а я умер вместо нее. Жаль, что мы назвали тебя Аббасом, парень. Надо было назвать тебя Дурачком.
Однажды я спросил Садаф: «Ты меня не боишься? А как твой ребенок – будет меня бояться?» Садаф рассмеялась: «Ширали, ты только на вид Шемр, а в душе ты как Аббас». Как приятно мне было слышать ее слова… Да… (Обращаясь к публике.) Я только на вид как Шемр. (Опять садится.) Клянусь отсеченными руками Аббаса, я лучше могу сыграть его роль, чем Аббас-мясник. Если только вы позволите. (Снимает с полки бутылочку с лекарством и отпивает из нее глоток.)
Разве вы не говорите, что, когда поет Аббас, все как бы пьянеет? А теперь послушайте, как я пою…
Идет к своему старому свертку с принадлежностями, открывает его и вытаскивает оттуда зеленый узелок с вещами. Одевается соответственно образу Аббаса и начинает петь.
Слава Богу, что со мной верные люди.
Прерывается, глубоко вздыхает, прочищает горло, полушепотом находит нужную мелодию и продолжает.
Слава Богу, что со мной верные люди,
Я иду с караваном скорби и печали,
Слава Богу, что на меня падает тень Хусейна,
Брат мой принял меня на службу,
Голос мой хорош, и могу воевать,
И пою я, как благочестивый хазрат Аббас.
Прерывается и восклицает.
Эй, я к вам обращаюсь… (Не может продолжать. Складывает руки на животе, но через какое-то мгновение приходит в себя и продолжает.)
Эй, верхний квартал, нижний квартал! Банщики! Эй, одетые в черное! Эй, злопыхатели! Эй, тетки, Бога вы не боитесь, а меня проклинаете! Эй, дети, вы, которые своими маленькими руками бьете меня большими камнями по голове! Смотрите все: я стал Аббасом – и каким Аббасом!
Обрушивается град камней и слышен надрывный кашель Ширали.
Автор: Мехди Пуррезаийан
Зенгар (Поникли флаги)
Звонит мобильный телефон. Ахмад хватает трубку.
АХМАД. Привет, Карим. Так куда же ты пропал, дружище? Извините, а вы? А я подумал, что вы Карим. Хорошо, потом, умоляю! (Кладет трубку.)
Опять звонок.
АХМАД. Привет, дружище. О господи, это вы, мама? Разве это время для… Ну, ничего. Это же всего лишь царапинка. Ладно, хорошо… хорошо… (Кладет трубку.)
В ту же секунду опять звонит телефон. Быстро…
АХМАД. Ах… ты ещё кто такой? Не мог потом? (Молчит.) Карим? (Весело.) Карим? Ах, дружище! Наконец-то нашелся! Я этого мальчугана, Хасана, 2 дня назад послал за тобой… Не то, что не вернулся. Вернулся, но я, черт меня возьми, не спросил, что случилось. А он, как немой, ничего не говорил до вчерашнего дня. Вчера я на стремянке протирал люстру, как вдруг Хасан вошёл в дом. Когда он появился, я там же, где и был, спросил у него: « Итак, Хасан, ты видел Карима?»
Знаешь, что он мне ответил?
Спокойно и равнодушно: «Его не было, мастер». Ты не представляешь, как на меня подействовали эти слова! Стремянка будто взлетела, я спрыгнул вниз и выбежал на улицу. Быстро сел на велосипед и помчался к твоему дому. Ну и толку-то? Тебя всё равно не было. Целый час, как кошка, которая дрожит от холода и прячется от собак, ждал тебя на улице. Но тебя не было и не было. Вернулся. А ещё эта чертова дорога – такая длинная, а велосипед… Просто ужас! Сколько ни нажимал на педали, будто постоянно в грязь попадал. Этот тупой индийский велосипед! Да… всё тот же, индийского производства.
Карим! У меня осталось только два дня. Первый был вчерашний, который прошёл… Остался сегодняшний. Я просто пропал. Не то, что пропал, а совсем влип. Работа стоит. Тебя ждут. Что мне потом отвечать имаму Хусейну, если ты его не принесёшь?