Тамара хохочет, бегает по комнате, схватила коробок со спичками, спички чиркает, кидает их в стены. Сова взлетела и, хлопая крыльями, вылетела в окно, в темноту. Студент на горе играет на трубе. «Харе, Кришна!» где-то далеко поют. Цыганка по пыльной дороге идет, десятком пуховых платков обвязалась, ноет. У колонки всё так же ножи звенят – два человека чистят бутылки от наклеек. Музыка играет.
(Кричит). Чирк! – подогрев! Чирк! Он к старухам пошёл! У него старухи платки продают! «Платки не надо пуховые, платки пуховые, тёплые?!» Я схожу, они в моей квартире, страшные, платки продают, я им в глаза, стойте, сейчас я …
Схватила куклу на руки, качает её, в лентах путается, смеётся. Побежала вниз по лестнице. Ася, Ольга, Вадим бегут за нею, что-то кричат все вместе. Тамара толкнула дверь квартиры Глеба, кричит:
Платки не надо пуховые?! Платки не надо пуховые?! Платки не надо пуховые?! Смерть в платке пуховом, иди, поцелую тебя! Иди! Бабушка Смерть в платке пуховом!
Упала в большой комнате на пол на колени, рыдает, кричит.
Свадьба! Гуляем! Рви! Рви баяны! Смерть! Кричи! Ура! Кричи, пляши, бей! .. Нас нету, мы умерли, нету нас, нету!!!! …
Все стоят, не двигаются. На втором этаже, где Тутанхамон – свет погас.
Темнота.
Занавес.
Конец первого действия.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Там же. Под утро. Рассвет. Тихо. Вода стучит по брёвнам мостков. Солнце поднимается над городом, над прудом, туман ползёт между соснами от воды, ползёт и исчезает, растворяется. В квартирах стало посветлее. Портрет Тутанхамона (без стекла теперь, надорванный) висит на прежнем месте.
Вадик спит в кресле-качалке на балконе, прикрыт пледом. Ольга и Ася сидят на стульях рядом. На них тёплые кофты и пальто какие-то – балахоны с чужих плеч. Холодно, сидят они как птицы какие мохнатые, не двигаются: то ли спят, то ли просто в пол смотрят – Вадика своего сторожат.
Сова на перилах балкона глазами лупает, головой вертит. Никто ее не видит, в дом не зовёт – никому не нужна.
В большой комнате квартиры Глеба на диване, в одежде и в парике, на высокой подушке под одеялом лежит Тамара. Глеб – рядом в кресле, спит, голову набок наклонил, чуб свесил. Старухи спят в соседней комнате – две на кровати, одна на полу. Тихо. Часы-ходики стучат. Кукла валяется у дивана. Тамара курит – летает огонёк сигареты в темноте. Форточка приоткрытая чуть-чуть от сквозняка по раме постукивает.
ГЛЕБ (проснулся.) Что?
ТАМАРА. Спи. Рано. Только-только светает. Спи.
ГЛЕБ. Господи … Это я где?
ТАМАРА. Да жив, блин-косой. Что с тобой будет. Что с нами будет. Ну, просыпайся, раз хочешь. Ну? Дома. Ты дома. А это я – Тома. Тома-дома. Ты и я у себя дома. (Пауза.) Спал? А я вот лежу давно, покуриваю, в потолок посматриваю и слушаю.
ГЛЕБ. Слушаешь?
ТАМАРА. Ты сопишь, бабки сопят, на улице листья шуршат, форточка стучит вот. Все живы. Дом мой детский. Маленькая сидела утром в этой комнате, на кровати, ждала солнца. Пятна от него на полу были квадратные. За горой степь, туда уходили с Аськой. И если на небе тучка, по земле бегут пятна – пятно светлое, пятно темное. Наступлю на краешек пятна, задержать чтоб солнце. (Смеётся). А по этой батарее с Аськой перестукивались, дуры. (Пауза.) Смотрю лирично в потолок, лирично мечтаю, лирично детство вспоминаю. Тут хорошо было. Ладно, поехали с орехами. Это чьё одеяло? Пахнет как-то. Ложись, спи, я встану. Ты рано встать хотел? Или рисовка была?
ГЛЕБ. А?
ТАМАРА. Про монастырь?
ГЛЕБ. Нет, пошёл. Пошёл, идти надо, да. (Пауза.) Господи …
ТАМАРА. Что?
ГЛЕБ. Сон приснился.
ТАМАРА. Ах, уймитесь, батенька. Ему сны снятся. А я, если усну, как в яму. Ну, очнулся?
ГЛЕБ. Очнулся. (Мотает головой.)
ТАМАРА (помолчала). Да, не врёшь – монахом стал. Рядом с ним баба спала, лежала, а он её и пальцем не тронул.
ГЛЕБ. Я тебя охранял. Тебе плохо вчера было.
ТАМАРА. Мне? Плохо? С чего взял? Да прям. Нормалёк.
Встала. Парик нахлобучила. Туфли найти не может. Пошла босиком по комнате. Заглянула в комнату, где старухи сопят. Молчит. Подняла куклу, на диван посадила. Нашла свою сумочку, достала сигарету, снова закурила. Смотрит в окно.
Как город красиво отсюда сверкает. Он прям тут на ладошке, на блюдечке. Пруд, а за ним огоньки.
ГЛЕБ. Что?
ТАМАРА. Я говорю, сильно лиричное похмелье у меня. Город какой красивый. Прям манит, зовёт. Такой ласковый, собака. Такой добрый издаля, гадинка. Вон клуб наш с колоннами. Погнил. Раньше, в той жизни, концерты были в клубах. Приехал к нам цирк, на скрипках наяривали, собачки, гипнотизёр. Говорит он: «Я с вами сделаю, что хочу!». Вызвал на сцену пацанят, давай им разные задания. Аська туда пошла, а я в зале. Он говорит: «Море!» – все качаются, как в море. Он говорит: «Самолет!» – они летят, как в самолете. Он: «Упали!» – они падают. Я прям чуть не лопнула – Аська загипнотизированная стала! Спрашиваю потом: «Ну, как гипноз?» А она: «Да ничего не было». Говорит, ходила помощница гипнотизёра сзади – мы ее и не видели, только на своих смотрели, – ну вот, ходила, била всех указкой по голове, палочкой такой, била и говорила: «Делайте, делайте!» И они делали. А мы думали – гипноз. А мы верили. (Смеётся). Так и в жизни: будто кто ходит сзади и тыкает тебя указкой-иголкой: «Делай, делай!» Делаешь для публики, а зачем – не знаешь. Гипноз, гипноз, хвать тебя за нос.
ГЛЕБ (помолчал). Как ты?
ТАМАРА. В смысле?
ГЛЕБ. Дак ты не спала?
ТАМАРА. Да не спала, сказала же, оглох ты? Так, малёхо покемарила. (Пауза.) Надо же. Всё так же. Всё то же.
ГЛЕБ. Ну?
ТАМАРА. Что – ну? Добавить нечего.
ГЛЕБ. А здоровье? Здоровье твоё как?
ТАМАРА. А здоровье моё на букву «хэ». Хорошо, значит. Что с моим здоровьем быть может?
ГЛЕБ. Кричала вчера. Зачем?
ТАМАРА. А понты? (Смеётся). Не бери в голову. Шутковала. Крепко скандалила?
ГЛЕБ. Было. Да нет, не врала.
ТАМАРА. Врала, сказала! (Пауза.) Привыкай. Больная я, не все дома. Это у меня каждый раз, как пьянка. Меня уже не зовут никуда в гости. (Смеётся). Знают, чем дело кончится, что орать буду, потому – боятся. Я утром и не помню ничего. А что, я всю программу выдала?
ГЛЕБ. А?
ТАМАРА. Ну, плакала я? Говорила: зачем я живу, мне помереть надо?
ГЛЕБ. Говорила.
ТАМАРА. А кричала, что сын мой помер, а вы, свиньи – живёте?
ГЛЕБ. Кричала.
ТАМАРА. Била кого?
ГЛЕБ. Била. Этого, Вадика.
ТАМАРА (смеётся). Тише, русские! Этого колобка-обсоска? Так ему. Не так отоварить надо, чухана. Ещё надо сходить, врезать. А танцевала? А танцевать я танцевала, как перед смертью, нет?
ГЛЕБ. Танцевала. Только до того, как кричать.
ТАМАРА. Обычно бывает после. А тарелки не била?
ГЛЕБ. Нет.
ТАМАРА. Кроме шуток? Странно. Сдаю позиции. Унитаз разбить, тарелки, окна, обои заляпать – вот все мои действия обычно. (Смеётся). Но я довольна. Потому как вся программа, практически, выполнена. Что теперь? Теперь, как писали в детстве в сочинениях про поход: «Усталые и довольные мы вернулись домой». Теперь могу ехать с сознанием выполненного долга. Дура, надо было на машине приехать, да думала напьюсь на свадьбе, ещё за руль потянет. Жить хочу. (Смеётся). Здесь росла, замуж вышла, тут родила, тут Славик рос. Сделали мы как надо – съехались, разъехались. (Идёт по квартире.) Мы с моим в двухкомнатную, а мои отец с матерью в однокомнатную. Потом сын, муж, папка мой померли. Мамка квартиру продала, ко мне переехала. Продала, доллары под матрас засунула, спала на них. Мол, помру – тебе достанется всё. От, дура. Говно вопрос, я сходила, долларов наксерачила, вытащила настоящие у неё, и она до самой смерти на отксераченных долларах спала. А я себе – подтяжки, тряпочки. Потому что мне это надо сегодня, а не завтра, понимаешь? Ну, чтоб было не так мучительно и больно. (Пауза, закурила.) От, дураки. Зачем съезжались, разъезжались, если всё пошло на смерть, в топку эту пошло, зачем?! Шуму, гаму, переезду, споров, крику! Как курица на насесте квохтали, а зачем? Ни тебе, ни мне, ни им пользы никакой, зачем это было, зачем?! Если все участники этого цирка дали дуба, то зачем надо было заводиться? Как подкидные на досках до купола прыгали, а зачем, зачем, зачем, зачем, зачем, зачем?!
МОЛЧАНИЕ.
ГЛЕБ. Бог говорит – терпеть и любить.
ТАМАРА. Да что ты?! Правда? Кроме шуток? Вот, не знала! (Смеётся). Ах, уймитесь, батенька! Он мне говорит – терпеть? Да пошли вы …
ГЛЕБ. Надо верить, Тома.
ТАМАРА. Во что? Святой отец, подскажи, во что?!
ГЛЕБ. Надо. Хоть во что-то.
ТАМАРА. А ты-то веришь?
ГЛЕБ. Верю. Во что-то.
ТАМАРА. Врёшь. (Пауза.) Но – ладно, так и быть, буду верить. Но ни в какого-то там дедушку с бородой на облаках я буду верить, а только в себя я буду верить. Правду говорит эта – ногти вот такие надо, чтоб царапаться за свою жизнь. Нет, я на себе крест не ставлю, я еще поживу. (Смеётся). И что я, правда, как в аэропорту заобъявляла? Дура. Дурой я стала. Была такая умная, экстазная была когда-то. Завидовали, что я, девочка с «Кубы», в «универ» на «иняз» поступила! Говорила всем: «Отучусь, уеду! Хоть «путцфрау», уборщицей, хоть бэбиситором, но за границей жить, только там!» Даже на настоящей Кубе пожить хотела, только чтоб не тут. Все мои сокурсницы – кто в Германии, кто в Америке пол подметают. А я вот уж который год дундю: «Эттейшен плиз, флайт фри оу ван Магадан … » И всё куда-то их всех отправляю и отправляю, и куда-то они всё летят и летят, и куда они все летят, чего им надо, с кем они квартирами меняются – не знаю. (Пауза.) А всё из-за своего преподобного. Но сама виновата – бачили очи, шо куповали. Дьяволюка он был. Из-за него всё. (Пауза.) Ну, что?
ГЛЕБ. Молчу. Слушаю.
ТАМАРА (провела пальцем по руке Глеба, молчит). А что слушаешь? Меня – болтушку? Я тебе не нравлюсь?
ГЛЕБ. Почему?
ТАМАРА. Ладно, тише, русские. Сейчас уйду, не бойся, не изнасилую тебя.
ГЛЕБ. Да не боюсь я. (Пауза.) Ты, Том, терпи, давай, не надо так, чтобы …
ТАМАРА. Чего?
ГЛЕБ. Я говорю, везде больно, куда ни прислонись, что ж. Так что …
ТАМАРА. Повтори, что гуторишь?
ГЛЕБ. Терпи, сказал.