ВИКТОРИЯ ВОЛЧЕНКО
МОЙ МАЛЕНЬКИЙ ГЕШЕФТ
Л и ц а:
Н.Б. – Наталья Исааковна Беккерман – хозяйка дома. Инвалид. Филолог. Всё своё время, кроме сна, проводит на кухне за столом. Похожа на Мармеладную Соню из «Алисы в стране чудес». Стол заставлен посудой. Ножки в тёплых шерстяных носочках не достают до пола.
С.С. – Саша Смирнов – очень добрый человек. Шизофреник. Всё время пыхтит папиросой. Речь быстрая, прерывистая.
Д.Г. – Алексан-дыр Сер-геич (или Дыр Геич) Форденко – известный поэт. «Под Высоцкого».
Таня Ветрова – журналист, вид спортивный и отчаянный.
Вика (Виктоша) – молодое дарование из провинции. «Сын полка».
Осинский – супруг Тани Ветровой, черноглазый, бледный.
Нартай – каскадёр, похож на цыгана. Видный одинокий мужчина. Живёт с мамой.
Петя и Аня – порядочные люди. У них всё впереди.
Тяпа – кошка.
Джой – эрдельтерьер.
—————
Начало 90-х. Утро в доме Натальи Исааковны Беккерман. 2 часа дня. Н.Б. пьёт чай с сухариками. С.С. сидит на стуле у окна, курит. На коленях у него Тяпа.
С.С.: Любите ли Вы театр, Эн Беккерман, как любим его, например, мы с Тяпой? (Гладит кошку, сбрасывает с колен.) У-у, зверюга… А Бонча с Бруевичем? (Хихикает.)
Н.Б. (меланхолично помешивая чай): Саша, Саша… Как бы это Вам объяснить… Понимаете, я очень устаю от всего этого. Нет, даже не от Вас лично, а от бреда, в котором я живу последние двадцать лет. Если бы мои бедные родители знали, что меня ждёт, они бы ни за что не оставили меня одну. Царствие им небесное!.. Уж папа бы во всяком случае точно…
С.С.: Ваши бедные родители, Эн Беккерман, оставили Вам две сберкнижки. На эти деньги можно было купить машину и дачу. А Вы всё прокутили с Вашей богемой. «Красотки, красотки, красотки кабаре…» Я, между прочим, тоже от Вас устал, но сижу и молчу.
Н.Б.: Ну, так сидите и молчите! В конце концов, вас никто не заставляет сюда ходить… как на работу. И зачем, скажите на милость, мне машина? Всё, что мне сейчас нужно, так это инвалидное кресло, а Общество инвалидов в этом году отделалось брючным костюмчиком. Костюмчик, правда, очень славный, хэбэшный. Такой бежевый, с чёрными вставками. Курточка и брючки… А знаете, Смирнов, что этим сволочам, которые слепые, давали чайники со свистками?
С.С.: А этим гадам, которые безногие, – брючные костюмчики.
Н.Б.: Саша!
С.С.: Это не я, это слепые так думают.
Н.Б.: Зачем слепому бежевый костюмчик…
С.С.: Зачем безногим чайник со свистком?.. Видите, Наташа, как здорово у нас получается:
Зачем слепому бежевый костюмчик?
Зачем безногим чайник со свистком?
Не хуже, чем у вашего любимого Дыр Геича.
Н.Б.: Замечательно. Надо не забыть. Правда, самого Дыр Геича я люблю гораздо больше его стихов. Я ему как-то сказала об этом, так его прямо-таки всего перекосило от злости, но виду он не подал… Смирнов, Вы не могли бы поменьше дымить? Ступайте курить на балкон, у меня от ваших папирос голова кружится. Меня тошнит.
С.С.: Ах, Вам уже тошнит? При Вашем образе жизни это неудивительно.
Н.Б.: Идите, Саша, идите, а я посижу в тишине и, наконец, допью свой чай.
(Лает Джой. В дверь звонят.)
Н.Б.: Смирнов, Вы что – оглохли?
С.С.: Нет, я ослеп. И теперь мне дадут чайник со свистком. Верка меня похвалит.
Н.Б.: Саша!
(Смирнов нехотя идёт открывать дверь. Н.Б. роется в ящике стола, достаёт зеркальце, расчёску, поправляет чёлочку.
Входит Д.Г. В руках газета «Советский цирк». Небрежно швыряет газету на стол.)
Д.Г.: Салям алейкум, мэм!
Н.Б.: А мы Вас только что вспоминали. Дайте-ка я на Вас посмотрю… Что-то Вы очень бледный. Нет, я не вру, вот зеркало… Хотите посмотреть?
Д.Г.: Нет, не хочу.
Н.Б.: А это что? Здесь Ваши стихи есть?
Д.Г.: Да, почитаете на досуге… «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен…» Мэм, глоток портвейна может спасти депутата Государственной Думы. Блин…
(Падает на стул. Обмякает.)
Н.Б. (кокетливо): Дыр Геич, а глоток чаю Вас не спасёт?
Д.Г. (хохоча): Сколько можно повторять – я не Дыр Геич. Что за инсинуативное отчество Вы мне присобачили? За отца ответишь. На чём мы остановились? А-а, глоток чаю… Моя реплика: я думаю, мэм, что торг здесь неуместен. Только портвейн «Три семёрки»…
(Входит Смирнов.)
С.С.: Тройка, семёрка, туз. Что я Вам говорил, Наталья Исааковна? Богема Вас погубит. Здравствуйте, ещё раз.
(Жмёт руку Д.Г. Усаживается на своё место.)
Н.Б.: Алексан-дыр Сер-геич, если Вы пойдёте за портвейном, то купите мне, пожалуйста, хороших сигарет. Ронхилл или Данхилл…
(Роется в ящичке, находит кошелёчек, протягивает Д.Г. деньги.)
Д.Г.: Понял, не дурак. Не унывайте, друзья мои, я полетел.
(Уходит, пошатываясь.)
Н.Б. (вслед): Не захлопывайте дверь! Угу.
(Пауза.)
Н.Б.: Саша, если Вы накурились, откройте, пожалуйста, холодильник, достаньте такую синенькую кастрюльку в белый горошек и разогрейте. Это чахохбили, Танькиного приготовления. (Вздыхает.) Добрая всё-таки Татьяна, что бы Вы мне ни говорили…
(С.С. делает всё что велено.)
С.С.: Не знаю, кто что говорит, а вот Вы, надеюсь, не забыли, какой кордебалет Вам устроила Ваша добрая Татьяна неделю назад? Я Вас ещё потом валерьянкой отпаивал.
Н.Б.: Если бы я умела всё забывать, Смирнов, мне жилось бы гораздо проще… Я убеждена, что все беды нашего круга – не от чрезмерного употребления алкоголя, а от недостатка…
С.С.: Денег.
Н.Б.: Да нет же, опять Вы… От недостаточно развитого чувства стиля.
С.С.: Эка хватили! «Нет чувства стиля…» (Хихикает.)
Н.Б.: Ничего не «эка». Я за чистоту жанра. А наши окололитературные дамы мешают всё в одну кучу. Если уж особь женского пола и вздумала плясать на столе перед мужиками, то, в моём понимании, для таких штук она должна быть, как минимум, молода и хороша собой…
С.С.: А как максимум – балериной Большого театра.
Н.Б.: Это не обязательно. Вот, стройные ножки, мини-юбка, туфельки на каблучке – это ещё туда-сюда… А когда перед твоим носом скачет сорокалетняя бабища в пыльных ботинках… морда красная… опрокидывает на тебя чашку с кофе… Это уже блядство, простите, Бога ради. Неужели все мужчины такие дураки, если их можно так дёшево купить?
С.С.: Не все, Наташа, не все. Вот я, например, не купился на эти трюки, и Ваш батюшка, царствие ему небесное, тоже был бы не в восторге.
Н.Б.: Мой покойный папа в таких случаях мог спокойно пожать плечами и сказать:
Я не такая, я иная –
я вся из блёсток и говна.
С.С.: Да, Исаак Наумович был мудрым человеком.
Н.Б.: Просто мой бедный папа очень любил мою мать. Но мне от этого не легче. Простите.
(Лает Джой. Входит Д.Г. с двумя бутылками портвейна, ставит на стол, тяжело и часто дышит.)
Д.Г.: Я сделал всё что мог.
Н.Б.: Ой, сейчас мы сварим мой любимый глинтвейн. Саша, поможете мне? Прямо в турке, как в прошлый раз. Корица в серванте, угу. А пока, будьте добры, дайте нам с Дыр Геичем мои любимые стаканчики с белой бахромой.
Д.Г. (хохочет): Я извиняюсь, мэм… Но что Вы городите? «Стаканчики с белой бахромой…» (Наливает портвейн.) У Вас высшее фи-ло-ло-гическое образование. В конце концов мы все здесь филологи. Ну почему я, такой ут`онченный, должен всё это слушать? За встречу, мэм!
Н.Б.: Не придирайтесь к бедному Парамоше. За встречу.
(Чокаются. Пьют.)
С.С.: Я, к вашему сведению, закончил Строгановку и Суриковское, а потом сошёл с ума. Смирнов – не филолог, а вольный художник. И я, например, понимаю, о чём идёт речь. Бахромой Наташа называет белый матовый узор по краям стаканчиков. В виде зигзагов, немного выпуклый. Видите? Так что художник филолога всегда поймёт, в отличие от некоторых.
Н.Б.: Люди, вы мне совсем заморочили голову. Смирнов, дайте нам две тарелки, мы будем есть чахохбили. Это мне Ветрова прислала.
Д.Г. (жуя): Ох, замаливат Ветрова грехи-то, замаливат…
Н.Б.: Бросьте, Дыр Геич, я Таньку очень люблю, и мне её так жаль, так жаль, что Вы и представить себе не можете. Это ещё мой покойный папа когда-то очень точно называл всего двумя словами: «было и стало».
Д.Г.: Тремя, мэм. А и Б сидели на трубе…
С.С.: А как насчёт блёсток и всего остального?
Н.Б.: Саша!
С.С.: Молчу, молчу. Дыр Геич знает историю про вашего соседа Н`епило?
Н.Б.: Никакая не история. У нас действительно был сосед хохол по фамилии Н`епило. Так папа всегда шутил:
(скороговоркой)
н`епило н`епило и вдруг з`апило.
Д.Г.: За хохлов ответишь! Посчитаем за тост.
(Встаёт, разливает портвейн по стаканам.)
С.С. (жалобным голосом): А мне портвешка? Ну хоть глоточек бедненькому сумасшедшему!
Н.Б.: Вера меня убьёт, не надо, лучше съешьте кусочек курочки.
С.С.: Пообедаю я и дома, а вот портвешка Верка мне не нальёт.
(Скандирует, размахивая чашкой.)
Порт – веш – ка! Порт – веш – ка!
Н.Б.: Чёрт с Вами! Дыр Геич, плесните ему немножечко. Смирнов, Вы уже принимали своё лекарство, как его…
С.С.: Да, спасибо, что напомнили. Сейчас и выпью.
Н.Б.: Прелестно…
(Все пьют.)
Н.Б. (долго и нежно смотрит на Дыр Геича): А где мои сигареты?
Д.Г.: Совсем забыл, мэм. (Достаёт из кармана пачку «Явы»). Простите, на «Данхилл» не хватило.
С.С.: А денежки-то, небось, притырили, притырили…
Н.Б.: Саша, не хотите погулять с Джойкой? Смотрите, как он просится, бедненький. Джоинька, Джойка, сейчас гулять пойдёшь.
С.С.: А кто Вам будет варить глинтвейн?
Н.Б. (залихватски): Разберёмся!
(Д.Г. хохочет.)
С.С. (берёт с подоконника поводок, уходит, ворча): Смирнов туда, Смирнов сюда… Оставляю Вас наедине с вашим Дыр Геичем. Только не жалуйтесь потом, что Вам тошнит.