Маятин: В восемьдесят два года многое простительно.
Надежда: Мы втроем живем в однокомнатной квартире на окраине, а она – в двухкомнатной в центре. Съехаться с нами она не желает.
Маятин: Позволь ей дожить жизнь так, как ей удобно.
Надежда: Это тебе так удобно – неделями не являться к жене и сыну. Всегда одно оправдание – «от бабули до клиники два шага… надо помочь бабуле…» Как же – мы талантливы, нам необходимо уединение. Это очень поэтично – сидеть с бабулей и дудеть на саксофоне Генделя! Ты – ненормальный, Маятин! тебе к Сугубову пора!
Маятин: Сугубов, между прочим, стихи пишет – полгода назад сборник вышел.
Надежда: Стихи – нормально.
Маятин: Психиатр помешан на Блоке и пишет стихи – это нормально, а хирург любит Генделя и играет на саксофоне…
Надежда: Любить Генделя и играть на саксофоне – нормально, но играть на саксофоне Генделя может только полный псих!
Маятин: Хорошо, я – псих. Позволь мне поспать. Сумасшедшим необходим сон.
Надежда: Сугубов звонил, сейчас приедет. Вот с ним об этом и побеседуешь.
Маятин: Это еще зачем? Кто просил?
Надежда: Ты уникален, Маятин! Поставил на уши полгорода. А теперь мечтаешь «забыться и уснуть», а весь позор, все объяснения – на меня. А что я могу сказать, что я знаю? Только то, что числюсь женой.
Маятин: Почему числишься?
Надежда: Я тебя ударю, Маятин! Вспомни, когда мы в последний раз спали вместе? Трудно? А то, что мне не семьдесят, а тридцать не забыл? Да ты просто садист!
Маятин: Надя, пожалей меня. Я нездоров, еле на ногах держусь… не до объяснений. Позволь мне поспать, потом спокойно поговорим, разберемся…
Надежда: Поспать и спокойно поговорить мог бы у бабушки. Там не нужно объясняться и оправдываться.
Маятин: Мне не в чем оправдываться.
Надежда: Прекрати, прекрати! Ты … ты – подлец! Что ты сделал, как ты мог? (открывается дверь, входят Алексей и Сугубов)
Алексей: Проходите, Леонид Захарович. (Надежде) Сугубов Леонид Захарович… Надежда Павловна…
Сугубов: Рад знакомству. Хотя из уст психиатра это звучит двусмысленно, не так ли?
Надежда: Извините, у нас ремонт.
Сугубов: Что ж мужайтесь. Добрый день, Андрей Петрович (пожимают руки). Я в вашем районе впервые – чуть не заблудился. Хорошо, вот, Алексей встретил.
Маятин: Он сегодня при мне то ли сторож, то ли дворецкий. Не знаю уж, кто его обязал.
Алексей: Шеф обязал, кто же еще.
Маятин: А я думал, Алексей Викторович, вы по личной инициативе, по велению души, как говорится.
Алексей: И по велению тоже.
Сугубов: Не обижайте его, Андрей Петрович, он парень хороший (ерошит Алексею волосы).
Маятин: Уверены?
Сугубов: Так я же его пятилетним помню. Они с моим старшим с детского сада вместе.
Надежда: Вот оно что…
Сугубов: Потом в школе за одной партой. Лет до восьми через день дрались с переменным успехом, а потом – друзья не разлей вода.
Надежда: Из-за чего дрались?
Алексей: Из-за кого!
Сугубов: Вот-вот, как же ее звали, эту – с веснушками… дай бог памяти?
Алексей: Верка… Захарова.
Сугубов: Точно. Роковая была дама!
Алексей: Вреднючая и ябеда к тому же. В прошлом году двойню родила.
Сугубов: Славно! А вы, друзья, все прЫнцесс ищите.
Алексей: А где ее найти такую, что на врачебную зарплату маяться захочет? Я вот ординатуру заканчиваю, а что дальше – не знаю. Надоело на работу пешком бегать, на автобусе экономить. Сватают тут в одну фирму – лекарствами торговать. Зарплата сразу больше профессорской.
Маятин: Бегут из медицины молодые. Раньше такого не было. Причем, лучшие бегут… Обидно.
Алексей: Врач – это теперь непристижно. Если дальше так пойдет, то на вашем поколении профессия и закончится.
(В коридоре появляется Ракитин, стоя слушает.)
Сугубов: Ну, совсем без врачей все же не обойтись (усмехаясь).
Маятин: И врачами не обойтись. Чего мы стоим без аппаратуры, препаратов, лабораторий? А-а… Медицина – это инвестиции, миллионы долларов, а у нас только разговоры. С серьезным видом рассуждаем, как бы нам не отстать от мирового уровня, не уронить, так сказать, честь Российской медицины… Господи!
Сугубов: Все так… больницы обшарпаны, в туалетах – лужи, вонь.
Маятин: Больные белье и бинты с собой приносят. Даже питание полноценное обеспечить не можем. Надоело…
Сугубов: Да, держимся, можно сказать, из последних…
Маятин: Вот-вот! «Нам бы только день простоять, да ночь продержаться…»
Алексей: …а «утро вечера мудренее».
Маятин: Не можем без героизма.
Сугубов: А, ведь. Врачей готовим не хуже, чем в европах и америках. Не разучились еще.
Маятин: Зимой Мишка Мильман, мой однокурсник, из Израиля приезжал, мы с ним кандидатские в один день защищали…
Сугубов: Хороший анестезиолог, помню.
Маятин: Он там через год все экзамены сдал, лицензию получил, сейчас в университетской клинике ведущий специалист.
Сугубов: Вот так… Учим-учим, а лучшие уезжают.
Маятин: (кивая на Алексея) Или вот в торговлю намыливаются.
Алексей: Андрей Петрович, да я же еще…
Маятин: Брось! Я не осуждаю, сам бы ушел, да способностей нет – проторгуюсь, через неделю выгонят.
Сугубов: Значит, занимаем круговую оборону. Выстоим?
Маятин: Не знаю. Очень уж муторно…
Ракитин: Извиняюсь, если я тут пошебаршу, не помешаю?
Маятин: Что?
Надежда: Не помешаете, Иван Васильевич.
Маятин: Вы нам, студиозусам, на лекциях как говорили? – Сделай для больного все, что в твоих силах, тогда можешь есть свой хлеб с чистой совестью.
Сугубов: Не забылось?
Маятин: Ваши лекции, Леонид Захарович, забыть трудно.
Алексей: Все знают – лучший лектор института.
Сугубов: Ну вот, на комплимент напросился.
Маятин: А если диагноз ясен, знаешь, что можешь помочь и знаешь – как, но – «извините, того нет, этого нет… было, да сломалось…» Кому легче от наших извинений?
Сугубов: Знакомая картина. И уж совсем на душе погано, когда все в деньги упирается.
Маятин: Точно! Ведь большинство операций за «живые» делаем, иначе клинике не выжить.
Алексей: Кардиохирургия – дорогое удовольствие.
Маятин: А многие у нас заплатить могут? Вот глядит он на тебя, как на Бога, а ты елозишь и прикидываешь, как бы это от него половчее отделаться, чтобы понял, коли денег нет, так топай до дома.
Алексей: А уж когда детишек приводят!.. Слезы – рекой, мамаши в истерике…
(пауза)
Маятин: На нуворишей работаем.
Надежда: Все же, Андрей… нувориши к вам тоже не развлекаться приходят.
Маятин: Не развлекаться… Но я о другом! Как там у классика? – «приходи к нему лечиться и корова и волчица…»
Сугубов: «… и жучок и паучок…»
Алексей: «…всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит!»
Маятин: Всех! (Надежде) Понимаешь, всех! Я двумя руками за все российские реформы, но я, прежде всего – врач. Для меня работа – все, я же кроме этого ничего толком и не умею. А мои учителя (кивая на Сугубова) учили, что лечить надо всех.
Сугубов: И нас так учили…
Маятин: И я так учу и по-другому не могу.
Надежда: И не хочешь…
Маятин: Верно, не хочу. Тут личное… Вы мою историю знаете – я без отца, без матери… Вдвоем на бабкину копеечную пенсию жили. И ведь можно было пробиться!
Сугубов: Трудно, но можно.
Маятин: Я и в пионерских лагерях бесплатно отдыхал, даже в «Артеке» побывал. На повышенную стипендию, если пару ночей в неделю вагоны поразгружать, прожить получалось. А что бы я сегодня делал? В мусорных баках копался бы, да клей БФ нюхал?
Сугубов: Да… Однако, Андрей Петрович, российских проблем нам здесь не решить, а вот побеседовать наедине надо.
Надежда: Посекретничайте, а мы с Алексеем Викторовичем пока…
Маятин: Извините, Леонид Захарович, за беспокойство, но не стоит на меня время тратить. Сам я видите уже в норме – на стены не лезу, людей не кусаю (смеясь), голова только тяжелая, мне бы выспаться… (всем) Ну, простите, дурака свалял – сорвался. Весь день на нервах, а тут еще мальчишку привезли, нашему Тошке ровесник, с врожденным пороком. Родители на последние деньги из деревни привезли, а мы врать вынуждены – может через полгода или год… а проживет он этот год (Сугубову) Да не смотрите вы на меня так.
Надежда: Андрей, может быть все таки…
Маятин: Ответственно как дееспособная личность заявляю, что все осознал. Ну не силой же вы меня к себе повезете.
Сугубов: Силой не повезу, права такого не имею. Что ж. Будем надеяться, что все позади.
Маятин: И отлично. А по душам побеседовать я к вам и сам с превеликим удовольствием. Вот развяжусь с делами…
Надежда: Пойду, Грековым вещи Тошкины отнесу, он с ними на дачу до вторника (выходит в коридор).
Маятин: (вслед) Поцелуй его за меня, скажи, мы с ним пойдем на американских горках кататься.
Сугубов: (отводя Маятина в сторону) Если откровенно, Андрей Петрович… работа, усталость, нервы – это само собой, но кажется мне, что, как бы это сказать… в личной жизни – тоже проблемы?
Маятин: Не без этого.
Сугубов: Серьезные?
Маятин: Разрешимые. Ей Богу, Леонид Захарович, все уладится. Я уже в седле.
Сугубов: Ну-ну…
Надежда: Вы идете, Леонид Захарович? Я провожу до автобуса.
Сугубов: Бегу, надежда Павловна.
Маятин: И Вам, Алексей Викторович, всего наилучшего!
Алексей: Нет уж, я тут побуду.
Маятин: Это еще за чем?
Алексей: Так, для компании.
Сугубов: А что – верно, в компании оно лучше.
Маятин: Думаете, мне от его сочувствия легче станет?
Сугубов: Как знать. Сочувствие, Андрей Петрович – это много. (Сугубов и Надежда уходят)
Маятин: Все. Наконец, можно выспаться! Ты что мнешься? Ну, говори, что у тебя?
Алексей: Да так… Не к спеху… Потом.
Маятин: Давай, не тяни! Выкладывай.
Алексей: Я – насчет работы…
Маятин: Так ты же по торговой части решил.
Алексей: Андрей Петрович! Это я так, если деваться некуда. Я с вами хочу, только вот вакантная ставка, говорят, одна будет.
Маятин: Вот оно что… Понятно.
Алексей: Вы же сами говорили, что я способный… и руки хорошие. Черт с ней с зарплатой – потерплю. Если из меня кардиохирург получится…
Маятин: Ладно, поговорю с шефом.
Алексей: Но… он на эту ставку Татьяну берет… Доценко. Вы же знаете, там романтические чувства и так далее… В общем, шеф тоже человек, я понимаю.