Маятин: Ни хрена ты не понимаешь. Ты доживи до его шестидесяти семи, да чтобы по двенадцать часов в клинике, да еще депутатство это… А дома – жена пятый год после инсульта и сынок – фрукт каких поискать.
Алексей: Знаю.
Маятин: А чувства… Без них нельзя. Ни в шестьдесят семь, ни в семнадцать.
Алексей: «Хочется голову спрятать в мягкое, женское»
Маятин: Начитанный.
Алексей: Танька – девчонка хорошая добрая и училась неплохо, мы же все шесть лет в одной группе. И к шефу она… она искренне… И вообще, кому какое дело. Только… какой из нее кардиохирург? Вы же видите. А я бы…
Маятин: А ты пока еще тоже, как шеф говорит, хреновина с морковиной.
Алексей: Нет, я смогу. Смогу, если научите. А иначе – пожалте, Алексей Викторович, в поликлинике фурункулы вскрывать! Тогда уж лучше по торговой части. По крайней мере – при деньгах.
Маятин: Не пугай, шантаж – занятие малопочтенное. Поглядим там…Может, что и придумаем.
Алексей: Вот спасибо! Я стараться буду, для меня это… (звонок в дверь)
Маятин: Кого еще несет? Видно, мне сегодня спать не судьба.
Алексей идет открывать дверь и появляется вместе со Светланой
Светлана: Здравствуй.
Маятин. Ты… Здравствуй, Светик. (Пауза)
Алексей: Пойду еще покурю (Уходит).
Светлана: Ты из-за меня? Из-за меня, да? Говори!
Маятин: Что же говорить?
Светлана: Все. Я с ума схожу. У мамы в терапевтическом уже все знают, в восемь утра позвонили. Мама – в слезы… Твой-то, говорит, что натворил!.. Доигрались.
Маятин: Черт!
Светлана: Девчонки с нашего курса – тоже… Трое уже сочувствие выражали.
Маятин: Да откуда же они про нас…
Светлана: Боже мой! Я иногда забываю, кто из нас старше. Третий год я бегаю к тебе по ночам то в клинику, то к бабушке, когда мама дежурит, ты – у меня. Кроме твоей жены, давно все всё знают.
Ракитин: (Выходя из комнаты). Я раму и подоконник покрасил.
Маятин: Что? Какой подоконник?
Ракитин: Раму и подоконник, говорю, покрасил.
Маятин: Ах, да… конечно, подоконник…
Ракитин: Надо, чтобы высохло. А пол – это уж лучше завтра с утра.
Маятин: Что ж, вам виднее.
Ракитин: Тогда я пойду. До свидания. (Уходит).
Маятин: Всего доброго. Черт его знает, откуда он выпрыгивает.
Светлана: Сделал из меня роковую женщину. Теперь каждый будет тыкать – вот она, разлучница! Увела из семьи, довела до …(Плачет)
Маятин: Ерунда. Я сам виноват. Натворит черт-те что.
Светлана: Ты это каждому объяснять будешь или объявление в газету дашь, что бы уж сразу?
Маятин: Успокойся, Светик.
Светлана: Девица нетяжелого поведения, Саблина Светлана, будучи на протяжении трех лет любовницей всеми уважаемого господина Маятина и тяготясь неопределенностью своего положения…
Маятин: Прекрати, прошу тебя.
Светлана: Что прекратить?
Маятин: Я люблю тебя, ты это знаешь.
Светлана: Слова, Андрей Петрович! Как говорит ваш друг, принц датский –«слова, слова, слова…».
Маятин: Пойми, все очень непросто. Надежда – это десять лет жизни и … сын. Дай мне время.
Светлана: Я устала, Андрей. Я уже не восторженная девятнадцатилетняя дурочка. Надоело быть для тебя девочкой по вызову.
Маятин: Что ты говоришь? Подумай!
Светлана: Это же очень удобно – «Светик, я жду! Светик, эта ночь наша, я – твой!» Сервис.
Маятин: Можно без пошлостей?
Светлана: Ах, простите, Андрей Петрович! Забыла, что вы – большой романтик, обожаете после этого дела что-нибудь на саксофоне из Генделя подудеть.
Маятин: Светлана, прекрати.
Светлана: Пошлостей мы не выносим… А два аборта в двадцать лет – это что, романтика?
Маятин: Как?.. Что же ты… Я не знал…
В коридор заходят Надежда и Алексей
Надежда: Спасибо, Алеша. Поставьте здесь
Светлана: Я все поняла, Андрей Петрович, и внесу необходимые коррективы. (Надежде) Извините, всего доброго. (Уходит)
Надежда: И вам всего доброго. Заходите, пожалуйста. Вы вот, Алеша, сокрушаетесь, что жену хорошую найти трудно, а рядом такая девушка, и – никакого внимания.
Алексей: Да я, собственно говоря…
Надежда: Выбросьте вы все эти «собственно говоря», «так сказать», «позвольте заметить». От Андрея Петровича заразились. А к девушке стоит присмотреться. Поверьте, мы, женщины, умеем оценить друг друга и ошибаемся редко. Красива, умна, это сразу видно, всерьез интересуется наукой – не ленится с утра улаживать концептуальные противоречия.
Маятин: Надя, я не понимаю…
Надежда: что же тут непонятного, Андрей Петрович?
Маятин: Я, кажется, не давал повода…
Надежда: (Гладя его по голове) Ты устал, Маятин. Иди спать. У нас будет время – поговорим.
Маятин: И все же я просил бы тебя…
Надежда: Маятин, иди спать.
(Звонок в дверь)
Маятин: Вот, черт! (Алексей идет к двери)
Маятин: Я никого не жду. Меня вообще нет!
Алексей: Тут вот говорят – крайне важно… (Входит Линецкий)
Линецкий: Извините за вторжение…
(Пауза)
Маятин: Та-а-к… Небеса разверзлися и …
Надежда: В чем дело, Андрей?
Линецкий: (Поклонившись Надежде) Давид Львович Линецкий.
Маятин: Какого дьявола? Кто вам позволил вламываться в мой дом, господин, как вас там…
Надежда: Андрей…
Маятин: Помолчи. Вы, любезный, очевидно, ошиблись дверью или домом, или…
Линецкий: Здравствуй, сын. (Пауза)
Надежда: Что?
Алексей: Ух, ты…
Маятин: Ладно… Представление продолжается – явление отца героя. (Пауза).
Только ваша роль в этом спектакле давно окончена – слов больше нет. Уходите по-хорошему, а? Ей-богу…
Линецкий: Не получится.
Маятин: Что же, вас силой выставить?
Линецкий: Попробуй.
Надежда: Простите, что же это я… Садитесь, пожалуйста. Как-то неожиданно все…
Линецкий: Не беспокойтесь, прошу вас. Все это, действительно, выглядит неожиданно и, видимо, странно. (Алексей идет к дверям)
Маятин: Куда?
Алексей: Пойду подышу… Покурю.
Маятин: Сидеть! Нам уже скрывать нечего. Memento veritas, как говорится.
Линецкий: Видите ли, я подумал… Вернее, почувствовал… словом, сегодня я должен был придти.
Маятин: А когда пацан зимой в драных кедах бегал и, кроме квашеной капусты с картошкой, ничего не ел, ваши чувства где были?
Линецкий: Что же я должен был делать? Ты, надеюсь, понимаешь, что вопрос денег…
Маятин: Нет, жмотом вас не назовешь.
Линецкий: Спасибо. Ты, Андрей, свою бабушку хорошо знаешь…
Маятин: Оставьте мою бабушку в покое, господин Линецкий! Не вам о ней рассуждать.
Линецкий: Успокойся, я ведь ничего плохого не говорю. Только Наталья Степановна, сам знаешь, женщина с характером – я, было, попытался помочь… Давно – тебе два года исполнилось, так она мне все досконально разъяснила. Клятву с меня взяла, чтобы ни-ни… и носу не совал, и духу моего чтобы не было. Сама, говорит, выращу и на ноги поставлю.
Надежда: Её стиль. Она такая.
Линецкий: Что же я мог делать? Какие у меня права…
Маятин: И стал папаня спокойно жить-поживать…
Линецкий: Ну, как я жил-поживал, тебе не ведомо.
Маятин: От чего же? Давид Львович Линецкий – человек известный, доктор химических наук, профессор… Изобретения, патенты, госпремия «в составе коллектива». Да!.. К тому же, светский лев!
Линецкий: Следил…
Маятин: Не терял из виду. А если при такой образцовости – вдруг внебрачный сын? Вот шуму-то было бы! Партком, «персоналка» – вся карьера к чертям!
Линецкий: Партком – это вряд ли. Я в партии не состоял. О карьере тоже не слишком заботился, наукой был увлечен. Остальное само пришло, хотя и не без трудностей. Я, между прочим, тоже не на марципанах рос – отец в сорок четвертом погиб, мать нас с сестрой одна тащила. Хотя, конечно, мое детство с твоим не сравнить… тогда, впрочем, почти всем трудно было.
Маятин: Все оправдаться хочешь, выглядеть как-нибудь поприличнее.
Линецкий: Ну, уж это – дудки! Не дождешься. Мне оправдываться не в чем. Давай откровенно…
Маятин: Валяй.
Линецкий: Пришло время.
Маятин: А не боишься?
Линецкий: Чего?
Маятин: Откровенно…
Линецкий: Мне бояться нечего.
Маятин: Ну-ну, поглядим.
Линецкий: Я ведь Галинку, маму твою, не совращал. Она к нам в отдел после техникума лаборантом пришла. Красивая была… Мужики наши чуть шеи не свернули, все на нее зыркали. Я тогда, как ты, доцентом был. Ну и – роман… Не пошленький адюльтерчик – настоящий красивый роман. А через год с небольшим муженек ее из мест не столь отдаленных после второй или третьей отсидки вернулся. До сих пор не понимаю, как ее угораздило за этого придурка дохлого замуж выйти в восемнадцать лет… глупенькая. Уж он над ней поиздевался! Через день с синяками ходила. А как узнал, что беременна – совсем озверел. Ну, потом… Сам все знаешь… Очередной скандал, побои… не выдержала, и кухонным ножом – в сердце. Двенадцать лет… А я даже не знал, что она ребенка ждет… Не сказала.
Маятин: Обоих вас ненавижу, и тебя, и эту… маменьку паскудную.
Надежда: Андрей!
Маятин: Что, Андрей? Неприятненько такое узнавать?
Надежда: Что бы там ни было…
Маятин: Что бы ни было? Ты же ничего не знаешь, погоди.
Надежда: Она твоя мать, как же можно?
Маятин: А сразу после родов от ребенка отказаться можно? Другие не отказывались. Ну, отсидела бы, вышла – не одна она такая. У меня бы мать была. А так… До полутора лет в доме ребенка в зоне. Меня бабуля взяла, а я ей кто? Она же его мать, его! Этого придурка дохлого.
Надежда: Я не знала.
Маятин: Никто не знал, только он (кивает на Линецкого), да бабуля. А я все это с десяти лет в себе таскал. Жил у неродной бабушки, матери не моего отца, своей матери не зная. Может это у десятилетнего пацана в башке уместиться? Вот за это – ненавижу. Не за голодуху, не за то, что одноклассникам за обед и одежку поношенную домашнее задание делал, а за беззащитность свою детскую, когда любой турнет, обидит, а заступиться некому… не к кому прибежать и носом в подмышку ткнуться.
Линецкий: Что же не прибежал? Это с меня бабушка клятву взяла, но ты-то – мог? Я все ждал, надеялся.
Маятин: Ну уж это тебе – дудки, папенька!
Надежда: Боже мой…
Линецкий: Что с вами?
Надежда: Нет, ничего. Я только сейчас заметила, как вы похожи.
(Пауза)
Линецкий: Завтра улетаю.
Маятин: Скатертью дорога.
Линецкий: В Израиль. Насовсем.
Маятин: Зов предков?
Линецкий: Наши с тобой предки до десятого колена здесь лежат. Просто жизнь так повернулась, что…