Антон. Ровно в два!
Эдуард (неуверенно). Да… Но чтобы без дураков, ясно?
Антон (смущенно). Ты за кого меня принимаешь?
Эдуард. Ну ладно, ладно. Значит, железно.
Антон. Железно.
Обмениваются рукопожатием.
Эдуард. Я пошел.
Антон. Да и я не задержусь. Только немного
успокою старушку. Из приличия. Эдуард. Смотри у меня. (Выходит.)
Тут же входит Анне-Май. Она, видимо, умылась холодной водой и немного успокоилась. Садится в кресло.
Ан т о н. Могу ли я быть чем-либо полезен? Анне-Май. Сварите мне яйцо. И заведите
Траурный марш Шопена. Он так бодрит!
Мне тут же становится лучше, как только
я его слышу.
Антон заводит музыку и выходит на кухню. Анне-Май слушает марш: он действительно оказывает на нее бодрящее действие. Она поправляет прическу, одергивает платье.
Антон (вернулся). Я поставил воду. (Садится на краешек дивана. Собирается с мыслями.)
Анне-Май. Спасибо! Вы так галантны!
А н т о н. Что вы? Я простой печник. Всего добился своими руками — выцарапал из камня и глины… Что мы понимаем в галантности? Леопольд ваш — вот он, наверно, был тонкий человек. Как говорится, с нутром… Много ли таких, которые желают, чтобы их вдова выходила замуж. Еще и о приданом позаботился. Большой души человек.
Анне-Май (больше для себя). А как неприхотлив он был в еде!
А н т о н. Мне кажется, большинство мужчин в наше время просто обжоры. Мне лично нужно… в день парочку яиц и глоток хорошего чаю — вот и все.
Анне-Май. И к одежде он был равнодушен. Не вылезал из пижамы — все рассматривал свои картины и старинные книги. Мне иногда даже хотелось что-нибудь постирать или заштопать. Но когда пижама занашивалась, он покупал новую.
Антон. А нынешние мужчины просто помешались на тряпках. Каждый день — новая белая рубашка. Спрашивается, к чему это приведет?
Анне-Май. И ко мне он был очень терпим. Многие мужчины, наверно, требуют, чтобы жены без конца меняли платья, шляпки, прически. А он нисколько не подгонял меня.
Антон (искренне). У вас, видимо, был редкостный союз.
Анне-Май. Я иногда ради разнообразия обновляла свой гардероб. А он ничего не замечал. Все слушал свои грегорианские хоралы, изучал старинные рукописи. Другого такого человека, наверно, больше не сыскать…
Антон. Да, таких людей немного — раз-два и обчелся…
Анне-Май. Наши восхитительные вечера… Траурная музыка, картины, пляски смерти… До чего же они веселые! Мы наслаждались далекими прекрасными местами и произведениями искусства. Венеция, Флоренция, Рим, Милан, Ватикан. Вечерами после ужина мы отправлялись в одно из таких мест.
Антон. Не понимаю. Каждый вечер в Ватикан?
Анне-Май (улыбается). Видите вот это кресло… И эти путеводители? «Путешествие по Италии» Тэна? Целая полка.
Антон. Да.
Анне-Май. Так мы и путешествовали. Один качал другого в качалке и читал вслух. А тот, закрыв глаза, представлял все это…
Антон. Своеобразный вид путешествия.
Анне-Май. И гораздо приятнее реального. Нет комаров, нет попрошаек, нет жары. В молодости мы побывали с Леопольдом почти во всех этих местах. Но никогда не радовались им так, как путешествуя дома.
Антон. Это действительно может создать определенное настроение. Причем дешевый вид путешествия. Я так мало путешествовал в своей жизни. Только в Вильянди и Карелию.
Анне-Май (берет путеводитель, растроганно листает его). «Святая Капелла». В этом священном месте в одно из путешествий Леопольд и отошел в мир иной… Знаменитая церковь. Когда крестоносцы преподнесли преподобному Луи терновый венок Христа, он построил эту церковь как хранилище для этой реликвии. Удивительное место! Отсюда отправили на гильотину Марию-Антуанетту, поэта Андре Шенье, наконец, и самого Робеспьера. Им завязывали руки за спину, подравнивали волосы и отрезали ворот рубашки, чтобы шея была оголена и не затупилось острие гильотины. Это место — средоточие чувств, слез. Это святилище поэзии. Именно здесь Леопольд высказал свои последние пожелания насчет кар*
тин, гравюр, папирусов, гербов, камней, перстней, барельефов, монет, монографий, медальонов, индульгенций и… меня. Что если я найду родственную ему душу… (Вытирает глаза, как стряхивает с себя воспоминания.)
Антон берет в руки путеводитель, изучает его.
Вам это интересно?
Антон. Я бы полистал немного. Старинные путеводители — это моя страсть.
Анне-Май. Вот как? Я могу дать вам его с собой. Дома почитать.
Антон. Благодарю. (Встает, многозначительно раскланивается.) Мне хотелось бы повторить ваши же слова: «Неразумно жить одними воспоминаниями». Поверьте, в мире есть души, родственные вашему мужу. Нужно только суметь их увидеть, распознать… Позвольте, я поцелую вашу руку. (Целует руку, кланяется.) До свидания, Анне-Май. Мужайтесь! До скорого свидания, очень скорого свидания. Нет, нет, пожалуйста, не провожайте! (Выходит.)
Анне-Май остается сидеть в кресле. Задумчиво смотрит ему вслед. Длинная пауза.
Занавес
Действие третье
Картина третья
Та же комната. Часы бьют двенадцать. В комнату светит полная луна. На ее фоне вырастает темный силуэт, окно бесшумно отворяется, в комнату осторожно прыгает человек, на лице черный платок с отверстиями для глаз. Он прислушивается.
Анне-Май (сидит в кресле, хлопает в ладоши). Браво! Брависсимо!
Человек отступает к окну, хочет убежать, но не успевает.
Это наш Эдуард! Какой приятный сюрприз! Не снимайте маски — так интересней! Молодец — пришли меня, старую, развлечь. Так вот почему у вас с Антоном были хитрые лица!
Эдуард (с чувством неловкости). Я… подумал, что неплохо бы немножко пошутить…
Анне-Май. Мне действительно было вечером как-то грустно. Никак не могла заснуть. (Встает, подходит к окну.) Не просто так, а с лестницей. Прекрасно! По старому доброму обычаю я должна была вам связать канат из простыней… Я бы его непременно сделала, но я не слышала вашей серенады. Как жаль, что больше нет Леопольда! Это доставило бы ему много радости! Но присядьте же, рыцарь мой!
Эдуард. Стоит ли…
Анне-Май. Как угодно. Можете стоять. С чего же мы начнем?
Эдуард. Да, с чего?
Анне-Май. Я думаю, вы сами лучше знаете современные нравы. Может, споете что-нибудь? Какой-нибудь рок-н-ролл?
Эдуард. У меня нет голоса.
Анне-Май. В старину, если у рыцаря не было голоса, он брал с собой музыканта, который
вместо него пел о его прекрасных чувствах… А может, прочтете стихотворение?
Эдуард. Что-то не припомню ни одного…
Анне-Май (недовольно). Нужно было хотя бы немного подготовиться! «Я встретил вас, и все былое…» или что-нибудь в этом роде.
Эдуард. Все это получилось как-то неожиданно…
Анне-Май. Погодите, я принесу какой-нибудь сборник стихов. И мы представим, что вы декламируете наизусть.
Эдуард. Может, сегодня не стоит. Я к завтрему выучу.
Анне-Май. Будьте настойчивы, рыцарь мой! И доблестны! Если уж вы не побоялись залезть в окно, то считайте, что самое трудное уже позади. (Испуганно.) Боже, вдруг вас кто-нибудь увидел! Весь этот романтический реквизит — маска, лестница, какие-то крюки торчат из кармана… Вас могли принять за вора! Вы очень смелы, Эдуард! И очень опрометчивы!
Эдуард. Вообще-то было страшновато…
Анне-Май. Дать вам успокоительного? У меня есть пунш.
Эдуард. Не знаю…
Анне-Май. Прекрасный яичный пунш! И знаете что (весело хлопает в ладоши), я надену что-нибудь более романтическое. Мы будем читать стихи, слушать музыку и представлять, что мы молодые влюбленные. Если бы Леопольд все это мог увидеть — скажем, в замочную скважину, — о, как бы это развеселило его! (Берет из шкафа графин, наливает Эдуарду стаканчик, сама идет переодеваться.)
Эдуард с тоской смотрит в окно, снимает маску и пьет пунш. Вскоре появляется Анне-Май в сверхромантической ночной рубашке с кружевами.
(Протягивает ему сборник стихов.) Вот — Пушкин. Стихотворение к Керн. Леопольд, правда, не любил этих поздних стихов. Он считал Пушкина и Гёте позерами, модерни-нистами. Ему нравилась дошекспировская лирика. Особенно Франсуа Вийон. Четверостишие, которое он написал в тюрьме, накануне казни.
«Я — Франсуа, чему не рад. Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад, Узнает скоро шея» ‘.
Не правда ли, чудесно? Так… Давайте вот с этого места…
Эдуард (чуть ли не по складам). «Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты».
1. Перевод И. Эренбурга.
Анне-Май. Больше души! Огня! Начнем сначала!
Эдуард. «Я помню…»
Анне-Май. Нет, сегодня у вас действительно не получается. Я понимаю, вы взволнованны… Тогда лучше помолчите и встаньте к окошку.
Эдуард повинуется.
Вот так! И повернитесь ко мне профилем. У вас красивый профиль. С таким профилем лучше всего молчать… Стойте как полагается! Представим, что вы спели, прочитали стихи и теперь просите моей руки. Не отворачивайте головы! Не топчитесь! Так… А теперь я отвечу вам.
Эдуард. Чего?
Анне-Май. Тсс! Лучше молчите! Когда вы открываете рот, вы все только портите. (Лирично.)
«Мое лицо спасает темнота,
А то б я, знаешь, со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне.
Хотела б я восстановить приличье,
Да поздно, притворяться ни к чему.
Ты любишь ли меня? Я знаю, верю,
Что скажешь «да». Но ты не торопись».
Эдуард (уже справился с неловкостью. Ситуация эта начинает его веселить). Да чего тут еще канителиться…
Анне-Май (смеется). Прекрасно! Это прозвучало очень колоритно! (Опускается на колени. В луче света она выглядит неожиданно молодой, почти красивой.)
Эдуард смотрит на нее с изумлением.
«Я легковерной, может быть, кажусь? Ну ладно, я исправлю впечатленье И откажу тебе в своей руке, Чего не сделала бы добровольно»’. Эдуард (словно прозрев). Черт возьми, хозяйка! Мы тут вдвоем зажили бы на славу, а? (Хочет приподнять ее.)
Поведение Анне-Май мгновенно меняется.
Анне-Май. Эдуард! Прошу вас не забываться!
Эдуард. Ей-богу! Послушай, Анне-Май…
Анне-Май (дружески). Вы великолепно вживаетесь в роль.